Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. — А
с какой стати сидеть
ему здесь, когда дорога
ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать:
он говорит, что в детстве мамка
его ушибла, и
с тех пор от
него отдает немного водкою.
Хлестаков целуется
с Марьей Антоновной, Городничий смотрит на
них.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами.
Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть
его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Волоса на
нем стриженые,
с проседью.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я
ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь
с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
За каждым стулом девочка,
А то и баба
с веткою —
Обмахивает мух.
А под столом мохнатые
Собачки белошерстые.
Барчонки дразнят
их…
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а
с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось
им по женушкам,
Оно и правда:
с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «Я спать хочу»,
А Марьюшка: — И я
с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
При
них собачки белые,
Мохнатые,
с султанчиком,
На крохотных ногах…
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала,
с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут
его ногами».
Ни
с чем нельзя сравнить презрения, которое ощутил я к
нему в ту же минуту.
Стародум(обнимая неохотно г-жу Простакову). Милость совсем лишняя, сударыня! Без нее мог бы я весьма легко обойтись. (Вырвавшись из рук ее, обертывается на другую сторону, где Скотинин, стоящий уже
с распростертыми руками, тотчас
его схватывает.) Это к кому я попался?
Главное препятствие для
его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то время аскетизма; но,
с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется
с первого взгляда.
Ходя по улицам
с опущенными глазами, благоговейно приближаясь к папертям,
они как бы говорили смердам:"Смотрите! и мы не гнушаемся общения
с вами!", но, в сущности, мысль
их блуждала далече.
— И хоть бы
он делом сказывал, по скольку
с души
ему надобно! — беседовали между собой смущенные обыватели, — а то цыркает, да и на́-поди!
Разделенные на отряды (в каждом уже
с вечера был назначен особый урядник и особый шпион),
они разом на всех пунктах начали работу разрушения.
Вступая в
их область, чувствуешь, что находишься в общении
с легальностью, но в чем состоит это общение — не понимаешь.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за
них вплотную.
С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
— Река-с… навоз-с… — лепетали
они как попало.
Если глуповцы
с твердостию переносили бедствия самые ужасные, если
они и после того продолжали жить, то
они обязаны были этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось
им чем-то совершенно от
них не зависящим, а потому и неотвратимым.
Не забудем, что летописец преимущественно ведет речь о так называемой черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории.
С одной стороны,
его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть,
с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Грустилов в первую половину своего градоначальствования не только не препятствовал, но даже покровительствовал либерализму, потому что смешивал
его с вольным обращением, к которому от природы имел непреодолимую склонность.
Он уж подумывал, не лучше ли
ему самому воспользоваться деньгами, явившись к толстомясой немке
с повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство дало делу совершенно новый оборот.
— Ну-с, а я сечь буду… девочек!.. — прибавил
он, внезапно покраснев.
Тем не менее душа ее жаждала непрестанно, и когда в этих поисках встретилась
с одним знаменитым химиком (так называла она Пфейфера), то прилепилась к
нему бесконечно.
О бригадире все словно позабыли, хотя некоторые и уверяли, что видели, как
он слонялся
с единственной пожарной трубой и порывался отстоять попов дом.
Впрочем, придумаю лучше», сказал
он себе
с улыбкой.
— Ах,
с Бузулуковым была история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь
его страсть — балы, и
он ни одного придворного бала не пропускает. Отправился
он на большой бал в новой каске. Ты видел новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит
он… Нет, ты слушай.
— Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к
нему голову и глядя
ему прямо в глаза, но совсем уже не
с прежним скрывающим что-то весельем, а
с решительным видом, под которым она
с трудом скрывала испытываемый страх.
Уже пред выходом из-за стола, когда все закурили, камердинер Вронского подошел к
нему с письмом на подносе.
Ему бы смешно показалось, если б
ему сказали, что
он не получит места
с тем жалованьем, которое
ему нужно, тем более, что
он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного;
он хотел только того, что получали
его сверстники, а исполнять такого рода должность мог
он не хуже всякого другого.
— Вполне ли
они известны? —
с тонкою улыбкой вмешался Сергей Иванович. — Теперь признано, что настоящее образование может быть только чисто классическое; но мы видим ожесточенные споры той и другой стороны, и нельзя отрицать, чтоб и противный лагерь не имел сильных доводов в свою пользу.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку,
они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие
их волоса, поздороваться
с господами.
Сам Каренин был по петербургской привычке на обеде
с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по
его лицу понял, что
он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый долг.
В то время как
он подходил к ней, красивые глаза
его особенно нежно заблестели, и
с чуть-заметною счастливою и скромно-торжествующею улыбкой (так показалось Левину), почтительно и осторожно наклонясь над нею,
он протянул ей свою небольшую, но широкую руку.
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда
он тяжело вздыхал,
он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила
его,
он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая
его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
О чем
он может
с таким жаром рассказывать другому? — думала она, глядя на двух пешеходов.
— Я не сказала тебе вчера, — начала она, быстро и тяжело дыша, — что, возвращаясь домой
с Алексеем Александровичем, я объявила
ему всё… сказала, что я не могу быть
его женой, что… и всё сказала.
Одно привычное чувство влекло
его к тому, чтобы снять
с себя и на нее перенести вину; другое чувство, более сильное, влекло к тому, чтобы скорее, как можно скорее, не давая увеличиться происшедшему разрыву, загладить
его.
Левин отдал косу Титу и
с мужиками, пошедшими к кафтанам за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства пошел к лошади. Тут только
он понял, что не угадал погоду, и дождь мочил
его сено.
Свияжский переносил свою неудачу весело. Это даже не была неудача для
него, как
он и сам сказал,
с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше нельзя было найти представителя того нового направления, которому должно последовать дворянство. И потому всё честное, как
он сказал, стояло на стороне нынешнего успеха и торжествовало
его.
«Но что же делать? что делать?»
с отчаянием говорил
он себе и не находил ответа.
— Так; ваш папа приехал, и потом
с вами
они стесняются.
Длинный белый остов спины
с огромными, выдающимися лопатками и торчащими ребрами и позвонками был обнажен, и Марья Николаевна
с лакеем запутались в рукаве рубашки и не могли направить в
него длинную висевшую руку.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал, и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг
них. Княгиня
с Кити поспешно удалились, а полковник присоединился к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
Алексей Александрович
с испуганным и виноватым выражением остановился и хотел незаметно уйти назад. Но, раздумав, что это было бы недостойно,
он опять повернулся и, кашлянув, пошел к спальне. Голоса замолкли, и
он вошел.
Он не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как
он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но
он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже
с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от
него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это
он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Он снял, как и другие мужчины,
с разрешения дам, сюртук, и крупная красивая фигура
его в белых рукавах рубашки,
с румяным потным лицом и порывистые движения так и врезывались в память.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы
с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось.
Он не чувствовал никакой усталости;
ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
— Тише, дети, тише! — даже сердито закричал Левин на детей, становясь пред женой, чтобы защитить ее, когда толпа детей
с визгом радости разлетелась
им навстречу.